Поднимаясь по лестнице, я увидел бившуюся в иллюминатор стрекозу. Земля где-то рядом! Я толкнул металлическую дверь и вышел на палубу.
«Паллада» стояла на рейде в окружении сотни кораблей. Якорь был спущен, судно больше не качало. Перед нами открывалась береговая линия с небоскребами и самым большим в мире колесом обозрения. Моросил дождь, и небоскребы выглядели неуютно. Но на палубе всё равно было оживленно. До города близко, связь отличная, можно связаться с домом, проверить почту, отправить снимки.
В небе пролетали самолеты. Несколько военных, но в основном гражданские. Значит рейсы из Сингапура есть, отчего же нас не пускают в город? Гражданских яхт и лодок я не заметил, зато было много полицейских катеров с пулеметами, которые патрулировали рейд.
— Раньше китайские джонки ходили, а сейчас нет ни одной, — заметил капитан Зорченко. И рассказал историю:
— В 1992 году мы пришли на «Палладе» в Сингапур и встали в этом самом месте. Экипаж отбыл в город, осталась дежурная вахта. Начался тропический ливень. С водой на судне тогда были проблемы, поэтому мы все вышли на палубу с мылом и мочалками, чтобы помыться под дождем. И вдруг вспышка, удар! Уши заложило, пароход затрясло, запахло серой. Оказалось, молния ударила в штаг бизань-мачты. Он оплавился, но выдержал. Хорошо, никто в этот момент за него рукой не держался!
Ливня не было, но как знать, чем может обернуться тропическая изморось? На всякий случай я отошел от штагов подальше.
Один за другим к нашему борту причаливали кораблики портовых служб. Один привез масло, другой — топливо, третий — документы и сим-карты, четвертый — продовольствие. Матросы были смуглые, неопределенной национальности. В Сингапуре сложно понять кто откуда родом. Китайцы, малайцы, индонезийцы, индийцы, пакистанцы — все вперемешку. Прибывшие были в масках или кутали лица в шарфах.
Погрузка оказалась непростым делом. Кран на «Палладе» поднимает до 700 кг. А контейнеры с маслом и упаковки с продуктами весили до тонны. Кран скрипел и, казалось, вот-вот треснет. Часть продуктов пришлось разложить по разным сеткам. На палубе поставили 850-килограммовую упаковку на тележку с колесиками. Тележка издала «хрясь», и колесики подломились. Не беда: курсанты выстроились в цепочку и передавали одну коробку за другой.
В коробках были польское молоко, немецкий зернистый творог, голландские йогурты, сок с Кипра. Эти продукты обошли полмира, чтобы попасть на российский парусник.
Шесть недель мы провели в изоляции без контактов с внешним миром. До Владивостока осталось ещё четыре недели. Теперь они не казались долгим сроком. Мы уже привыкли к кубрикам, привыкли к кораблю. Отвыкли от связи. Целый день звонили домой и читали почту, но к вечеру отложили телефоны в сторону. Какая всё-таки радость не читать ни новости, ни ленту в соцсетях! Там суета и тщета, страхи и истерики, а здесь море, небо, всё настоящее.
К вечеру облака разошлись по сторонам, большое красное солнце покрасовалось перед нами и спряталось за стрелами портовых кранов. Сто кораблей вокруг нас зажгли бортовые огни, сто небоскребов перед нами вспыхнули окнами и вывесками. Жаль, что мы не могли оказаться на берегу.
— «Большие города, пустые поезда, ни берега, ни дна, всё начинать сначала…», — процитировала песню группы «БИ‑2» вышедшая на палубу буфетчица Анна Рубцова. Про нас написано. Ни берега, ни дна. И что ждет дома? Радость встречи с близкими или карантинное заключение? Привычная жизнь, которую оставили, когда поднимались на борт, или жизнь, где всё придется начинать с начала, искать новое занятие, сидя в домашней изоляции?
Но к чему беспокойные мысли? На судне всё просто: есть сигнал тревоги, будем тревожится. В остальных случаях это не приветствуется, а после отбоя и вовсе запрещено. Поэтому взглянув последний раз на светящиеся небоскребы большого города, я пошел спать в кубрик.
Позвонить
Написать
