Год назад голос Игоря Олеговича Сивова, главного боцмана учебного парусника Мир, стал для меня первым сигналом о том, что через несколько секунд я поднимусь на борт настоящего корабля. Игорь Олегович тогда командовал нашей швартовкой, ярко, по-боцмански колоритно, руководил курсантами и встречал нас — будущих трейнизов-практикантов. Голос этот знают все курсанты фрегата «МИР» без исключения. Именно он доносит до них все команды капитана, именно он учит, указывает, ругает, хвалит и утешает. Сегодня я слышу этот же добрый, сильный голос в трубке телефона. Я отрываю Игоря Олеговича от дел почти на час, чтобы в этой статье рассказать о том, как стать моряком по объявлению, сложно ли выжить в море и без него, почему настоящий боцман — жадина, и как перемкнуть может не только механизм, но и курсанта в минуту опасности.
— Игорь Олегович, скажите, пожалуйста, зачем в XXI веке нужны парусники?
— Ну как же без них? Как сказал адмирал Нахимов: даже в век, когда появились пароходы, каждый моряк должен поработать на паруснике. Парус — это не машина, захотел-поехал вправо, захотел- влево. Это — тонкая работа, многогранная. Здесь все вручную, все делаешь сам, все в твоих руках. Управляешь стихией своими руками через паруса. Парусник учит курсантов не только веревки вязать, хотя это тоже всем пригодится. Он учит организации, слаженной командной работе, а это необходимый навык. От него и результат в гонке зависит, и безопасность судна.
— А что будет с «МИРом», если убрать с него курсантов?
— Ну что я могу сказать? Можно и убрать. Мы ходили без курсантов, и справлялись. Все паруса поднимали только экипажем. И парусник шел.
— А Вам больше с курсантами нравится или без?
Конечно, с ними. Когда курсанты на борту, жизнь кипит. Чувствуешь, что вокруг энергия, движение. Они помогают, с ними проще, быстрее. Ну и интереснее, они что-то свое привносят, придумывают.
— Вы сразу видите, кто из них станет моряком, а кто так и останется сухопутным?
Сразу этого не видно. Это в процессе только. Видишь, кто как работает, кто честно к работе подходит, с отдачей, кто нет. Смотришь за отношениями в команде. И тогда понимаешь, кто из них морская душа. По опыту, конечно, не все сто процентов будут работать на флоте. И даже не пятьдесят. Но такова жизнь. Рыба ищет, где глубже, а люди, где лучше.
— Тогда зачем их столько? 124 курсанта на борту.
— Так это им нужно. Они все учатся. Они должны пройти практику. Иначе им диплом не дадут, тогда все пять лет учебы — зря. Раньше такого количества не было. Рота была 60 человек. И ходили на дальние рейсы по полгода. Вышли в апреле и в октябре вернулись. За время похода они, конечно, конкретно оморячивались, все умели, все знали. Проникались профессией, делали выводы, смогут ли так всю жизнь.
— Значит, это не они «МИРу» нужны, это он нужен курсантам?
— Да. Мы без них не погибнем, мы сделаем все, как надо. А вот им парусник нужен. Фрегат — кузница кадров. Без этого опыта хорошего моряка не выйдет.
— «МИР» ходит в море уже больше 30 лет. Как думаете, сколько он еще проходит? Большое у него будущее?
— Если будет ремонтироваться, поддерживаться, еще побегает, поработает.
— В нем уже много всего заменили после того, как он вышел с судоверфи?
- Не скажу, чтоб прям много. Но меняется он, конечно, меняются куски борта, потому что прогнивают, двери поменяли в прошлом году, ремонтируем реи, мачты, потому что вечного ничего нет. Время идет, оно безжалостно и к людям, и к машинам. Но корабль регулярно проходит докование. И мы его тоже поддерживаем по мере сил в красивом состоянии.
— А вы видите все эти изменения? Можно сказать, что это уже другой корабль?
— Да, во-первых, увеличивается электроника, рубка стала больше, ее переделали, в кубриках, в каютах сеть появилась. Все меняется, ничего на месте не стоит. Даже внешний вид поменялся. Я пришел на полностью белый парусник, а вот уже почти 20 лет он с синей полосой.
— А душа у него та же осталась?
— Душа та же. В Питер когда он идет, даже без парусов пять узлов шпарит. Домой он всегда бежит очень быстро. Чувствует дом. Душой.
— Игорь Олегович, вы столько лет на этом корабле, знаете его, понимаете. А как вам пришла такая идея работать в море?
— У меня в моряках дядя родной, он дорос до капитана, работал на рыбке и рассказывал все эти флотские истории — все это мне понравилось. Ну и плюс надо было как-то вырваться из дома. Этот мамин и бабушкин пригляд порядком поднадоел. И засобирался я в моря потихонечку-помаленечку. Так и получилось: первые практики, первые выходы в море. А потом пошло-поехало. Три года службы на Дальнем Востоке. Ну а дальше как-то всё так и пошло своим чередом.
— То есть не было какой-то счастливой случайности. Вы планомерно продумали всё и специально пошли в эту профессию?
— Да. Но вот случайность была с парусником «МИР» как раз. Шли 90-ые годы, я тогда работал на СЗРП (Северо-Западном речном пароходстве — прим. ред.), это пароходики «река-море». Был в отпуске, межрейсовый период, и мама просто принесла газету и говорит: вот объявление — набирают на парусник. А я как бы каботажка и надо было визироваться, перспективы большие. Я подумал: а почему бы не попробовать? И как раз БМП (Балтийское морское пароходство — прим.ред.) передавала парусник на баланс академии. И вот, пожалуйста, так я попал случайно на парусник «МИР».
— Как интересно — просто в газете прочитали. Эдакое объявление о знакомстве с парусником.
— Да, все как-то само собой сложилось. Помню, печать такая мировская «Welcome on board» и объявление: набирают на парусник. И я откликнулся. Штатный экипаж остался в БМП, а нас набрали каждой твари по паре — как-то мы все устроились и стали работать. Сначала ремонт, потом вышли в короткий рейс, на три месяца по Европе, а потом Коламбус через Атлантику. Регата «Коламбус-92», Пуэрто-Рико, Бермудский треугольник.
— Ого! А через Бермудский треугольник не страшно было идти?
— Нет, совершенно не страшно. Было страшно выходить из Гамильтона. Это столица Бермудских островов, протекторат Англии. До нас лет сто как там последний российский корабль был, еще в Российской Империи. И мы уходили оттуда, и уже сыграли аврал*, и все было хорошо. Прекрасное небо. Ни тучки. И тут вдруг неожиданный шквал и просто нас градусов так за 30 положило. И опять аврал, опять уборка парусов, мы, конечно, не ожидали. И капитан потом рассказал, что, если бы не убрали паруса, могли бы просто лечь на борт. Уходили из Бермудов с приключениями, а так все замечательно: никто не пропал, ничего не потеряли.
— Скажите, пожалуйста, а вот такие страшные истории, опасные для жизни, они часто бывают?
— Ну, я не сказал бы, что часто. Да и не совсем они страшные. Просто к этим историям надо подходить рационально и продумывать свои шаги. Поспешность — она не нужна. И не надо рассчитывать на удаль молодецкую, а опираться на опыт и здравый смысл.
Бывают, конечно, такие случаи неординарные, когда нужно принимать решение точное и быстрое, поразмыслить и сделать так, чтобы ни судно, ни экипаж не пострадал:
- В таких ситуациях, конечно, во-первых, надо выполнить приказ капитана. Потом можно его обжаловать, но приказ есть приказ.
- А бывают еще такие моменты, что надо, как бы не то, чтобы не выполнить — а постараться предложить свои варианты. На флоте всегда все обсуждают, если кто-то что-то советует, прислушиваются. Но сначала выполнить капитанский приказ, а потом уже соберемся, разберемся.
— Вот это характер у боцмана должен быть! Так, чтобы понимать, где можно слово свое вставить, даже с чем-то поспорить. Опять же на вас вся работа с командой курсантов, например. То есть, должен быть действительно стойкий характер. А что еще боцману нужно? Какие отличительные черты у каждого боцмана должны быть?
— Жадность. Все мое, никому ничего не дам. У меня запас должен быть всегда. Нас периодически ругают, что мы никому ничего не даем, да еще много заказали, и оно лежит. А это — запас! Бережливый должен быть боцман. А то мы раз приехали без туалетной бумаги во Францию и резали салфетки, чтобы делать из них брикеты для туалетной бумаги. Как-то так неожиданно потребность возросла — курсанты есть, что ли, стали больше. Так что, пусть будет где-то спрятано. И я тогда буду спокоен. Бережливость, жадность — даже не знаю, как назвать.
Имеет значение нормальное отношение к своей работе. Надо учитывать мнение чужое тоже всегда. Мне вот не нравится поговорка, что «инициатива на флоте наказуема». Я бы хотел поправить: «Глупая, бездумная инициатива — наказуема» А если она в плюс идет, тогда она должна поощряться. Я думаю, так.
Боцману нужно быть спокойным и адекватным в любой ситуации. Психоз никому тут в море не нужен. Море и так волнуется часто.
Очень важно работать на опережение. Вот выйдет капитан на работу, я же знаю, что он скажет делать, мы давно уже работаем вместе, и я стараюсь это сделать на опережение.
И обязательно безопасность. Технику безопасности никто не отменял.
— Вы считаете, у вас сложная работа? Как бы вы ее охарактеризовали?
— Сложная. Самое сложное — это работа с людьми, признано всеми. А еще нашу работу правильно надо организовать. Много нюансов. Не думайте, что вот боцман пошел, рявкнул на всех и сидит, курит бамбук. Ты всегда думаешь, прорабатываешь, чтобы работа шла легче, проще, быстрее. Я курсантам всегда говорю: вы вот подвязываете паруса, делаете работу. Так вот вы должны сделать ее безопасно и быстро. Сделали дело хорошо, и от вас отстали. Никто не будет вас гнать, накидывать вам еще, сейчас не то время, это не нужно. А вот сделали быстро и хорошо — молодцы. И боцмана — молодцы.
— А часто курсантов хвалите? Или больше ругаете?
Пятьдесят на пятьдесят. Могу выйти, начать разносить их, построить, ругаться — они начинают дрожать, бояться. Но всегда хвалю, когда они делают все хорошо. Нельзя их ломать, ни в коем случае. Можно загнуть, чтобы работали хорошо, но ломать нельзя. Когда у них исчезает заинтересованность в работе — это большой минус. За дело нужно гонять, но нельзя переламывать через колено. Я всегда против этого.
— А если вот попадается курсант, который совсем не хочет учиться, слушаться? Бывает такое?
— Еще как бывает. Были у меня такой кадр. Он вышел строиться, все стоят нормальные, он стоит один в форме французского моряка. С пумпоном на бескозырке. Потом он еще рассказывал байки всякие, неординарная личность такая. И я сказал, что через три месяца сделаю из него старшину. И стал работать с ним напрямую. Наказывать за все, что его ребята не сделают. Он через четыре месяца был уже нормальный адекватный человек. Требовал со своих строго, и форма нашлась сразу нормальная.
И это проходит так же с матросами — есть такие ленивцы, что кровь сосут. Но у меня всегда нормальное отношение к людям. А вот когда он уходит с корабля, подходит с обнимашками на прощание, я ему, будущему штурману, всегда желаю, чтобы у него такие же матросы были, как он сам. И чтобы он на своей шкуре понял какого это. И тогда человек меняется в лице и начинает такую возможность посчитывать. Потому что такое плохое отношение к людям, к работе- оно не нужно, оно всегда бумерангом вернется.
— Ну хорошо, со сложными случаями понятно, а вот любимчики у вас есть? Вспоминаете кого-то особенно?
— Есть конечно. И мальчишки, и девчонки, всех их по именам знаю. К девочкам особенно тепло отношусь — это же девочки, сама понимаешь. У них и к работе отношение другое. Да и парни отличные тоже. Вот, знаешь, бывают мальчишки с Кавказа — вот где Кавказ, а где море. А они такие исполнительные, трудолюбивые. И питерцы без гонора, и москвичи. Из средней полосы ребята.
Вот когда курсанты косячат, я выхожу, рявкаю, что вот вы такие-растакие, что устроили, почему я переживать должен? Мне на вас вообще должно быть наплевать, лишь бы здоровые были. Они удивляются, как же так. А я объясняю, что так-то у меня свои есть сын и дочка, вот за них я переживать должен. Но на самом деле, я за них за всех душой болею, всех помню, всю толпу. Но они это все понимают, и только лучше слушаться начинают.
— А бывает за них страшно? Был какой-то случай, когда прям переживали за курсанта?
— Был такой случай: порвался шкот косого паруса. А у нас тогда только первые-первые девчонки были. И вот девочка одна, Ляна — впадает в ступор. Стоит за кофель-нагельной планкой, и все эти веревки-блоки летают над ней. А она просто в ступоре, ничего не понимает — даже не пытается выйти оттуда. Я переживал, конечно. Мальчишки, молодцы, залезли под кофель-нагель и так ласково, помаленечку-потихонечку ее вывели. Встряхнули девчонку и она вернулась в реальность. В такие моменты, конечно, очень переживаешь. Сейчас Ляна — штурман в одном флоте, очень толковый работник.
Еще волнуюсь, когда они паруса катают, на бушприте на том же, в сильный ветер. И бросаешь все, и лезешь с ними наверх. Смотришь, вроде все крепко, вроде, все хорошо, но это чувство тревоги не отпускает.
— Я представляю, как это страшно. А к вам же еще трейнизы постоянно подсаживаются? За них страшно?
— Вот приедете в этом году, может быть, что-нибудь страшное будет. Раньше вот, когда парусник был приписан к Академии, морякам можно было жен брать. Моя супруга поехала со мной — она у меня такой человечек, ей очень все нравится, все новое она любит. В тот момент мы подходили к Ла Маншу, ветер разыгрался, мокро, но очень красиво, необычайно. И я ее бужу, трясу, вставай, вставай быстрее. Она не понимает, но встает, выбегает, хватает жилет. Думает, ну все, капец, мы тонем. А я ей: «Посмотри, какая красота!» И она: «Ах ты, ну..» И все мне объяснила, что я был не прав. Я это понял. Вот тогда было страшно.
А так, приезжайте, скорее всего будет все-таки что-то красивое, интересное, не страшное.
— И все-таки, трейнизы — они больше радости приносят или работы?
— Честно? Мне они не мешают. Я всегда помогу, подскажу, байки какие-нибудь расскажу. Для меня это совсем не в тягость. Наоборот, смотрю за ними, интересно же — люди, далекие от моря, что-то узнают, что-то свое придумывают, устраивают что-то на палубе. Бывает, конечно, занят, тогда прошу отойти. Но если человек пришел помогать, учиться, я никогда не буду нервничать, психовать.
— Здорово, когда такие человеческие отношения. Вы говорите, с людьми работать тяжело. И действительно, столько времени в закрытом пространстве. Как вы с этим справляетесь? Чтобы и в хорошем настроении остаться и доброе, правильно слово для всех найти? Какие секреты у Вас для этого?
— Секрет — это характер такой. В основной массе мы все большие, добрые и пушистые. И это формируется годами, закаляется в море, в команде большой. Если к тебе человек хорошо, то ты тоже к нему по-хорошему. Никогда не надо ни за глаза, ни в лицо никого обижать. Ты относись к людям хорошо — люди к тебе потянутся.
— К вам тянутся? У Вас много друзей?
— Конечно. Друзей много, всегда перезваниваемся, переписываемся. И воспитанников тоже хватает, которые меня вспоминают. И ребят, с которыми служили вместе. Мы находимся, общаемся, бывает встречаемся, поздравляем друг друга с праздниками, когда можем.
— Ох, на друзей-то времени не найти. А как же семья переживает такую разлуку долгую?
— Это очень тяжело. По молодости жене не нравилось. Ей всегда хотелось, чтобы я остался на берегу. Все жены на самом деле такие. Ждут, переживают. Они же нас любят. Многие думают, что моряк — это такой мешок с деньгами, иногда домой заплывающий. Но нет. Мы — любимые люди для своих семей. Просто им приходится мириться с действительностью. Жалко, конечно, и папы дома часто нет, и что-то разваливается. Дача, например. Мы стараемся все это делать, когда мы дома.
— А на море в отпуск ездите? Вот все так рвутся в отпуск на море, а у вас море каждый день на работе.
— А зачем оно мне надо? Лучше в лес. Березки под снегом, красота. Семья, да, каждый год на море ездит. Дочке младшенькой это нужно и жене тоже для здоровья хорошо. Я стараюсь, чтобы они выезжали хотя бы на две-три недели. Им там нравится. Вот в лес их не затащишь. А море любят.
— А сами вы любите купаться?
— Конечно, без этого никак. Ну сейчас мы в Балтике, ранней весной холодно, море не прогревается. А когда в других морях, я только «за».
— Знаете, я когда была на «МИРе», меня мысль мучила: а можно вообще с корабля прыгнуть искупаться?
— Можно. Но для этого надо соблюсти кучу условий. Нужно лечь в дрейф, развернуться так, чтобы судно минимально дрейфовало. Спустить трапы, спустить шлюпки, мало ли что. Курсанты купаются с удовольствием. Но все под четким приглядом помощников, боцманов. Мы на гроте «тарзанку» вешаем, они с «тарзанки» в море летают.
— Скажите, если закончится работа в море, будете скучать? Купите себе домик у моря?
— Ну я пока об этом не думал. В принципе, мне из дома можно пешком до моря дойти, до залива. А еще под окнами небольшая речка течёт. Так что воды в моем окружении хватает.
— Вот так увлекательно об этом рассказываете про море. Игорь Олегович, вы — счастливый человек?
— Я думаю, да. У меня семья, сын вырос, женился год назад. Дочка растет, прекрасный ребенок, жена любимая — мой тыл, и работа хорошая, которую я люблю. Я — счастливый человек.
— У вас есть личный устав? Несколько правил, которые актуальны и на работе и дома?
- Не суетись
- Все делай всегда с чувством с толком с расстановкой
- Если делаешь работу, делай ее всегда хорошо
- Всегда следи за собой
- Поступай по совести
- Делай, что нужно, а там будь, как будет.
— Хотела бы попросить совет для себя и для будущих практикантов. Что бы вы посоветовали людям, которые ступают на борт парусника?
— Соблюдать технику безопасности. Прислушиваться к экипажу, ведь наш быт и работа выверены годами. Не бояться экипаж, и парусника не бояться. На нем много всего интересного. Пробуйте. Если что-то кажется непонятным, не надо бросаться исправлять это сломя голову. Надо спросить: а так ли это должно быть? Экипаж всегда подскажет, всегда поможет.
— Спасибо, Игорь Олегович, за уделенное время и открытый, добрый разговор. Так захотелось сейчас к на «МИР» вернуться. На вахту заступить, на закат посмотреть, ваши рассказы послушать под мерное покачивание на волнах.
— Возвращайтесь, мы будем ждать! Всего вам самого хорошего. И до скорой встречи.
Встретиться с Игорем Олеговичем и другими членами экипажа легендарного парусника, почувствовать себя частью команды, пройти испытание ночной вахтой и задать вопрос, который не вошел в это интервью можно в балтийских Экспедициях под парусами «МИРа» можно в море с мая по октябрь. Семь футов под килем, парусник, дорогой экипаж и будущие практиканты.
Позвонить
Написать
