Я вообще-то могу договориться с собой, мне комфортно почти всегда и везде, но бывают такие дни, когда после яркого приключения, приходит особая форма тоски. Ее еще называют «светлая грусть». Сегодня я впервые столкнулся с тем, что не могу внятно сформулировать, подробно рассказать о нашей экспедиции. Я не про факты, а про ощущения. Это также трудно, как невозможно объяснить что такое любовь – человеку, который еще не пережил это чувство. Голова – пустая. Что нового я могу поведать о закате в море? О звездном небе над колышущимися парусами? О том, как чужие люди становятся друзьями?
Я пытался показывать фотографии близким – всё не то. И парусник выглядит маленьким, хотя он больше ста метров. И шторм – каким-то сомнительным, хотя было честных шесть баллов. И рея, куда забирались на высоту 43‑х метров – кажется невысокой. И мне приходится пояснять, что это высота 12-ти этажного дома. Что палуба «Крузенштерна» кажется оттуда не больше столовой ложки с рыбьим жиром. Что шторм – это когда ты, чуть подпрыгнув, зависаешь в воздухе, а ветер практически сдувает с ног – и ты наивно думаешь, что в тебе не так уж и много лишних киллограммов.
Нет таких слов, чтобы описать это путешествие и, одновременно, не впасть в пафос («Лучшее приключение лета. Года. Десятилетия!») или банальность («Форелевого цвета закаты над горизонтом»).
Поэтому остаются только флешбэки. Они пока еще часты и ярки. Но со временем будут утихать, стушевывая подробности и факты, пока не превратятся в одно большое ощущение и, в итоге, станут мифом. Поэтому, пока не поздно, ты стараешься зафиксировать впечатления…
Как гордишься за русских моряков, когда боцман учит юнгу подниматься по балясинам на мачту. Строго, твердо, но бережно, осторожно, без криков, без унижения. Когда на юте или баке застаешь моряков, читающих книгу. Бумажную книгу! Вот старший матрос увлечен приключениями Эраста Фандорина. А вот курсантка по фамилии Капитанова внимательно листает – «Сто лет одиночества» Маркеса. Когда корабельная эстетика проявляется в мелочах. Где еще, скажите, подают борщ в супницах? В ресторане «Пушкин», говорите? Ну да, ну да…
Как из любопытства просишь открыть тебе судовой храм – маленькое помещеньице с алтарем и иконами. Закрываешься там, и вдруг ты, отнюдь не религиозный человек, ощущаешь как все святые смотрят на тебя. Иисус – строго. Федор Ушаков – отстраненно. Богородица – с любовью. Покровитель моряков – Николай Угодник – понимающе. И ты, вдруг сам понимаешь, как на море, иногда, в моменты отчаянья просто не на кого надеяться, кроме самого себя и помощь небесных сил.
Как упоительны и глубоки разговоры в ночи. Разговоры на третий день, переходящие в откровения. И ты проговариваешь такие сокровенные вещи – нет не стыдные, но такие, которые вряд ли бы вспомнил за дружеским ужином в городском ресторане.
Как таинственно мерцают в сумерках огоньки сигарет боцманов на юте.
Как слушаем с сыном, разделив наушники, музыку. И вокруг кромешная ночь. И только фонарь на мачте напоминает о цивилизации. Потому что другого света нет. Даже луну и «медведиц» забанили штормовые облака. Ты ставишь ему Земфиру. А он тебе музыку, которую сочинил сам. И эта музыка – прекрасна. И вот это ощущение одиночества и одновременно встроенности в архитектуру целого мира, где мы уж точно не лишние.
Как в ночи танцуют красные огоньки. Как они перемигиваются. Странные и загадочные. И только штурманский бинокль помогает идентифицировать – что это ветряки… армия ветряков, стоящих в море. Вот, кстати, фотография. На ней лежащие на причале лопасти ветряков в закатных лучах. Гигантские, как когти какого-нибудь древнего чудовища, вышедшего из подземелий скандинавских саг.
Фотография сделана в финском городе Раахе. Настолько маленьком и милом, что он гордится всем, что в нем есть: самым старым в мире водолазным костюмом из кожи; хитроумным приспособлением под названием «зеркало сплетника», которое прикреплено к окнам, чтобы домохозяйки не высовываясь, могли наблюдать за тем, что происходит на улице. А еще крайне сомнительной традицией выставлять на подоконник фарфоровых собачек, когда моряк уходит в плавание.
«Страх и ненависть в Раахе» – придумали мы называть приключения нашей компании в этом городке. А еще у нас есть другие определения-коды. Например «Говорун-задушевник» (это про одного разговорчивого сухопутного моряка), или – «Диктатура и Прокрастинация».
Вам смешно? Вот это я и имею ввиду, когда говорю, что невозможно передать другим сакральный опыт, пережитый небольшой группой. Для большинства людей это просто слова, но я знаю 38 человек, кто услышав их – искренне улыбнется.
Что еще запомнить? Зафиксировать? Записать? Вытатуировать в памяти?
Как замирает сердце, когда твой сын забирается на бом-брам рею. А потом идет по мачте. И ты отворачиваешься чтобы не смотреть, потому что понимаешь, что если он сорвется… Ужас родителя. Животный ужас. И, в то же время, невероятная гордость за него, ошеломляющее счастье, что он смог – докарабкался, переступая ножкой по канатам и тросам, прикрепил себя страховкой, такой ненадежной на вид, и превратился теперь в какую-то точку наверху, в маленького косолапого пингвинчика. И пытается теперь привязать парус к рее узлом. «Выблиночным» или, я уж не знаю – «калмыцким» – каким там его научил наставник-матрос? «Взрослеет на глазах» – что может быть пространнее этой фразы? Но как сказать иначе?
Как доставали сеть, полную окуней с усатым финским рыбаком Веехи. Как семенили из баньки по тропинке, чтобы окунуться в холодное море.
Как ближе к Гамбургу в ночной Балтике – уже начинается оживленный траффик. Баржи и паромы (такие плавучие Лас-Вегасы) снуют туда-сюда. Ополоумевший телефон – присылающий одно за другим сообщения: «Добро пожаловать в Финляндию, Швецию, Данию, Германию…»
Как грозный на вид боцман Михаил – двойник мексиканского актера Дэнни Трехо – вдруг оказывается не человеком-камнем, а человеком-сердце. Когда под ворчание волны и нескончаемую сигарету ты слышишь историю его жизни. И в этой истории – и трагедия, и драма, и ты уже не понимаешь: как в душе этого человека могло остаться место для юмора и любви?
Это моя тайна, о которой хочется рассказать всему миру, что решительно невозможно. Это и есть моя светлая грусть.
Алекс Дубас
Крузенштерн Клуб Путешествий Михаила Кожухова
Москва
Позвонить
Написать
