Николай Зорченко — первый проректор Дальневосточного государственного технического рыбохозяйственного университета (Дальрыбвтуза), капитан фрегата «Паллада», а с 2011 по 2013 год — «Седова», и четырежды участник кругосветных экспедиций. В 2020 году он снова возглавит «Палладу» и пойдет в пятую кругосветку.
На вопрос, зачем ему нужна еще одна, Николай Кузьмич без тени сомнения ответил: «В жизни каждого нормального человека существуют какие-то горизонты, к которым надо стремиться. Я никому не хочу ничего доказать, просто делаю свою работу, и хочу, чтобы моя работа привлекала других. Должны быть кадры, должны быть корабли. А корабли должны ходить далеко-далеко. И чем дальше — тем лучше».
Мы поговорили с Николаем Кузьмичем о том, как он стал моряком, и почему, будучи на берегу, его так тянет обратно в море.
Расскажите вашу морскую историю с самого начала.
То, что я буду моряком, я понял довольно рано — в классе седьмом-восьмом. А в девятом уже однозначно знал. Тем более, я заметным был, хорошо учился, спортсменом был хорошим, гимнастом.
Помню, вызвал меня второй секретарь в городской комитет комсомола, и у нас состоялся такой диалог.
— Слушай-ка, у нас путевка появилась в МГИМО. Мы тут посоветовались и решили предложить тебе, чтобы ты поехал в МГИМО учиться.
— Нет, спасибо, мне это не надо.
— Ты знаешь, что такое МГИМО?
— Знаю, конечно, но нет, спасибо.
— Но это же Московский государственный институт международных отношений. Ты видел послов Советского Союза?
— Да, видел.
— Вот будешь послом.
— Нет, мне это не надо.
— А ты бы куда хотел?
— В ДВВИМУ, во Владивосток.
— Что такое ДВВИМУ?
— Как, вы не знаете, что такое ДВВИМУ? Дальневосточное высшее инженерное морское училище!
— В общем так, завтра в два часа ты мне позвонишь и скажешь, потому что у меня есть путевка.
Комсомол действительно распределял путевки, они всегда отдавали их достойным людям с гарантией в 101%, и этого достойного человека по приезде в Москву достойно принимали. Будет дипломатом, не будет — это уже другой вопрос. Ну, я к директору школы захожу, — а он с моим отцом хорошо общался — и спрашивает меня, мол, чего решил?
— Ну, я же в моряки.
— И правильно.
Во Владивостоке конкурс был большой, а набирали всего 100 человек. Во-первых, брали абсолютно здоровых — мы медкомиссию дня два проходили. Во-вторых, нормы ГТО сдавали на стадионе — бег, граната, подтягивание, отжимание. И я завалил. Точнее, я не попал на свой экзамен. Ночью пошли мы с товарищем купаться, накупались вволю. Спим спокойно себе, в спортзале, как положено, я и мой товарищ, как убитые. И нас не разбудила вахта. А когда разбудила, экзамен уже два часа шел. Преподаватели говорят: «Что успеете написать, то ваше». А там до конца экзамена оставалось каких-то минут 20–30. Естественно, я его не написал.
Думаю, всё, теперь в среднюю мореходку (Дальневосточное морское училище — прим.ред.) буду пробовать. Владивосток, море, корабли, музей морского флота — все это привлекало. Экзамен сдавал, опять же, во Владивостоке. А в среднюю мореходку сдать экзамены было еще сложнее, чем в высшую. На 100 мест примерно 1000 человек абитуры. Вначале медкомиссия, а потом экзамены. Я за ум взялся и экзамены быстренько сдал. Мог бы снова в институт попробовать поступить, но справочку взял и в мореходку пошел.
Приехали с товарищем, а там одно свободное место. Нас двое. Всякие начались перипетии, и шли они дня три. Но в конце концов нас взяли двоих и отправили сразу на четыре месяца на практику. Перед этим десять дней проходили курс молодого бойца. Интересная программа. Приборка, драйка, мебель, медь, строевая, вахты. Привыкали, как это должно быть. Там Слава был один из красноярского сельхозинститута, он после этих десяти дней сказал: «Нет, я не за этим пришел в море». А нас обмундировали, одели, обули и сразу отправили на четыре месяца в море: 1 сентября зачислили, 10 сентября мы уже на пароходе были, а 11-го уже вышли в море.
Укачало с непривычки?
Первый раз всех укачало. Пароход пустой, заштормило. Сейчас я стараюсь выходить в море, чтобы более или менее нормальная погода была. Вот день-два-три укачиваются практически все, но одни сразу поддаются, а другие как-то держатся. Надо чтобы нормальная погода дня два подержалась, а потом уже пусть начинает штормить — это уже терпимо, это уже не страшно. А вот так выходишь сразу, попадаешь в шторм, но организм не сразу попадает в этот ритм. Тяжелые, болезненные ощущения.
Мы как только выходим в море, всегда под рукой держим хлеб, сухарики с солью. Нам говорят: «набирайте в карманы, набирайте в кулек, набирайте в целлофановый пакет на всякий случай». Только вышли, и нас, курсантов, отправили трюма чистить. Я укачался. А самое главное, что я с четырех утра до восьми утра вахту стоял, а потом меня вместо того, чтобы отправить отдыхать, в трюма загнали. Ну, не загнали, а команду дали, я сам побежал. Как меня качнуло, я к себе в каюту бегом. Только на диван упал и глаза закатил, а тут у старпома обход. «Вы что — пассажир?» — «Нет, не пассажир». — «Бегом!» Я только туда, а оттуда бледные до синевы глаза одного курсанта таращатся: «Братцы, там чиф!» (старпома мы чифом зовем). Все опять сыпятся в трюм.
До обеда работали. После обеда что-то там покушали. А потом мне говорят: «Так ты, оказывается, после вахты, иди скорее отдыхать, через четыре часа снова на вахту». Я бухнулся спать, к четырем дня встал и больше уже не укачивался. Запомнил этот момент — часика два меня мутило. Если бы мне сказали: «Ну иди, приляг», я бы прилег. А как прилечь, когда пахать надо? Вот и все. Мне это понравилось, я начал учиться, морским многоборьем занимался, комсоргом был. Только окончил училище, сразу в Антарктиду попал на большом пароходе.
Сразу Антарктида? Сколько вам лет тогда было? 18–19?
Двадцать.
Страшно или интересно?
Сегодня немножко попроще, потому что спутниковая навигация позволяет нам следить за дорогой. А тогда нужно было «зубами цепляться» за айсберг. Айсберг увидел — тут же рисуешь, набросок делаешь на карту, чтобы самому знать и другим помочь. Постоянно мыслительная, расчетная мозговая работа идет. Вернулись из Антарктиды — я стал вторым помощником. Год прошел после училища, мои товарищи еще в третьих и четвертых работали, а я уже на второго перескочил.
А вы хотели попробовать что-то еще?
Нет, меня все устраивает. Я вот, наоборот, на берег сел (с начала 2017 года Николай Зорченко — первый проректор ФГБОУ ВО «Дальрыбвтуз» — прим. Клуба). И стало как-то не по себе. Но деваться некуда было.
Подождите, а в кругосветку-то вы пойдете?
Еще в прошлом году я приезжал в Москву на встречу к Илье Васильевичу Шестакову (глава Росрыболовства — прим.Клуба). Говорю: «Илья Васильевич, я буду вам всю жизнь благодарен, если вернусь на флот, выйду в кругосветное плавание и возглавлю свою „Палладу“. Капитан там сейчас нормальный, два года работает, он будет моим дублером. Он хороший, нормальный такой технарь, поэтому пойдем вместе». Ну, и он отвечает: «Хорошо, но на ваше место нужно найти другого человека».
Мне порекомендовали доктора наук, профессора, он согласился. Я его пригласил к себе, мы поговорили — хороший, нормальный мужик, все как положено. Я его порекомендовал. Он уже прошел собеседование. Думаю, в июле будет аттестация, его назначат проректором. Мы уважительно друг к другу относимся, он тоже понимает, что я и так пересидел на берегу.
Без каких качеств хорошему моряку не обойтись?
Он должен быть моряком. «В море — значит дома», — Степан Макаров (известный мореплаватель — прим.Клуба) так сказал. Когда хотят на берег, к детям, на дачу — это уже не интересно. Такой человек на пароходе сидит и смотрит: ага, на даче уже картошку сажают, вот уже клубника поспела, а мы тут картошку сухую едим. И, знаете, вроде он и лямку тянет, и правильно все делает, а вот не горит огонь в душе. На него смотришь и думаешь: купить ему килограмм клубники да накормить от души! Когда человек на пароходе, на флоте, а живет какими-то береговыми заботами, это не очень хорошо. Особенно, когда всю жизнь так. Он уже скрипит — ну, как всякий человек, который не в свои сани сел. И всю жизнь скрипит — всё ему не так.
У меня есть такой знакомый на «Палладе». Нормальный мужик, профессионал. Говорю: «Давайте я вам сосватаю хорошее море на берегу, в радиоцентре, у вас же золотые руки». Он: «Нет, я хочу еще поплавать». Я говорю: «Да вы мне просто мешаете своим нытьем». А он отвечает: «Но я же не пессимист до конца, я просто осторожный оптимист». Он нормальный, чуть моложе меня. И всю жизнь на флоте, и всю жизнь недоволен. Сейчас, конечно, он уже никуда не уйдет. А вот человек, для которого пароход — это дом, вот для таких море — это хорошая работа. На берегу пары недель достаточно — понятное дело, что надо и жене помочь, и в школу детей отвести, и квартиру отремонтировать.
«В море — значит дома»… Вспоминается Петр Митрофанов — капитан «Седова».
Да. Богатый пароход. Правильно сказали в фильме («Паруса мира» — документальные хроники съемочной группы Клуба путешествий — прим. Клуба) про Ивана Шнейдера и Петра Митрофанова (бывшие капитаны «Крузенштерна» и «Седова» — прим. Клуба) — без них не было бы этих кораблей сегодня. Кронштадтский завод хорошо отделал его вишневым деревом. Причем не шпоном каким-нибудь финским, а хорошей доской. На «Седове» хорошая старина, благородная, я бы сказал.
Но вообще у нас же такое дурацкое финансовое законодательство. Написано: «Отремонтировать колесо». А потом посмотрел — крыло отваливается, а колесо еще протянет. Давайте, говорим, сделаем крыло, а колесо потом. Деньги те же самые. Но нет, нельзя. Мол, написано же: колесо надо делать, будем делать колесо. А коль крыло надо починить — делайте смету, заявку, рассмотрим, согласуем и года через два и крыло сделаем.
Бюрократия.
Она убивает.
Какое будущее у этих парусников, как вы думаете?
Думаю, до 100-летия доживем и порадуемся за них все вместе.
А потом?
Дай бог, чтобы Светлана Геннадьевна Сивкова — директор Музея мирового океана — взяла под свою руку «Седов». Она бы его, конечно, сохранила как полагается. Есть два музея таких винджаммеров, как «Седов», — «Пассат» и «Пекин», который недавно притащили из Нью-Йорка. Как был пароход, так и остался. Вещи личные только забрали и ушли, а все остальное оставили. Все висит в трюмах. Думаю, если Сивковой пароход попадется, то она сделает из него хороший музей на набережной.
А какая у «Паллады» история?
«Паллада» по сравнению с «Крузенштерном» и «Седовым» в особенности — новый корабль. Нам только 30 исполнится в этом году.
Как вам кажется, в чем основная разница между ними тремя?
Весь Флот живет по единому Уставу, а каждый пароход — по своему капитану.
У вас были какие-то такие истории, когда вы думали «нет, все, я больше не хочу»?
Наоборот, я два года на берегу просидел и больше не хочу. Тяжело торчать на берегу, зная, что пароходы ходят, и твой родной пароход ходит, а ты тут сидишь… Нет. Знаете, на мой взгляд, среди моряков тоже много людей случайных. Да, они окончили мореходку, делают свою работу, потому что их научили, стали офицерами, достигли какого-то уровня профессионализма. А душа не лежит. Я встречаю таких. Лет 25–30 на флоте отработал, ушел на берег и говорит: «Какой я дурак! Столько лет пропустил. Дома хорошо, соседи хорошие, и вообще. Жизнь…»
…Кипит, но мимо меня.
Да-да. А потом так представишь, что пароход ушел куда-то, а ты тут сидишь на берегу. Жуть просто.
А были истории «на грани»?
В моей жизни на «Палладе», например, вот что было. Был третьим помощником, в проливе Дрейка работали. У нас считается самый сильный, самый страшный ветер — 12 баллов. На море — 9 баллов. То есть, какой бы жуткий шторм не был — он в любом случае будет 9‑балльным. Так просто шкала Бофорта разбита. А в жизни бывает… Ну, когда ветер под 40 метров, какие там 9 баллов! Там высота волны метров по 10–12. И никуда ведь не денешься.
И что делать? Привязывать себя?
Иногда да, потому что от удара волны полетишь туда, не знаешь куда. Не знаешь, за что цепляться. Иногда по два дня такое длится. Конечно, тупеешь здорово. Усталость наваливается, никуда не денешься. Но тут просто сам себя держишь. Надо смотреть за собой внимательно. Пугаешь себя, чтобы не притупилось ничего. Потому что в такой ситуации, ну, сутки-то еще туда-сюда. На вторые сутки уже худо. На третьи сутки уже будь что будет. Привыкаешь ко всему этому. Это нормальная работа, она у всех такая.
Наверное, во время кругосветки тоже будут всякие штормовые истории.
На «Палладе» последняя кругосветка была в 2007–2008 годах, десять месяцев шла, было тяжко. Все десять месяцев держалась штормовая погода. Когда экватор проходишь, там наступает какое-никакое затишье.
На «Седове» 14 месяцев работал в кругосветке — терпимо. Пугали сами себя, держали в тонусе при прохождении мыса Горн. Но, тем не менее, хорошо все прошло, нормально. Что называется, помогли нам чилийские лоцмана. Мы взяли их для доставки: они вахту несут в проливе Бигль на юге, и мы их взяли с собой, чтобы доставить себя в Вальпараисо за двенадцать дней. А там шхеры (архипелаг, состоящий из мелких скалистых островов — прим.Клуба). А шхеры — это жуткое дело. Как московские улочки и переулочки, наверное, — их не изучишь никогда. Надо и раз пройти, и второй раз пройти, тем более, что фарватер, по которому пароходы ходят, государство всегда в секрете держит. Только лоцмана могут провести. Где-то дня три они нас вели этими шхерами. Первый день смотришь — тут камень, там камень. Пароход вписывается, а там такая глыба на противоположной стороне, пароход разворачивается, думаешь: «Не дай бог»… В шхерах глубины большие и вот торчат рядышком, а сверху еще глетчеры (ледники — прим. Клуба) нависают, прямо козырек такой. Думаешь: а если он обвалится… Никто же не знает, когда он упадет. Понятное дело, что все надеятся на лучшее.
Как родилась идея тройной кругосветки?
Как-то раз обратился я к Илье Васильевичу Шестакову. Говорю, мол, через пять лет — 200-летие открытия Антарктиды, предлагаю: 16 июля 2019 года «Седов» или «Крузенштерн» при широком стечении публики выходит из Кронштадта. 200 лет назад, прямо день в день, пушка стрельнула на Кронштадтском бастионе и началось кругосветное плавание. Два шлюпа — «Восток» и «Мирный» — пошли в кругосветку. Говорю, прямо кровь из носа надо, чтобы «Седов» или «Крузенштерн» в этот день, в это же время, четко как в журнале написано, вышел из Кронштадта и сделал ряд хороших плаваний.
Илья Шестаков посетил «Палладу», я ему дал в руки свой рапорт, там на двух страничках все расчеты сделал, как полагается. Он говорит: «Будем думать, но вы не скучайте и мне не давайте скучать». И тут где-то год назад Илья Васильевич приглашает нас к себе и говорит: «Товарищи, вот то, что Николай Кузьмич предлагает — это скучновато. Давайте-ка хорошую кругосветку и для „Седова“ сделаем. Ему тоже надо себя показать по-настоящему». Я его понимаю и двумя руками поддерживаю. Вы только подумайте: самый крупный в мире парусный флот, первые-вторые номера — «Седов» и «Крузенштерн», по водоизмещению — 15 тысяч тонн! Ну, нигде такого нет. Сколько бы парусников не было ни у кого, но чтобы 15 тысяч тонн…
Получается, вашими общими усилиями в итоге родилась идея.
Главное, идею сгенерировать. Когда уже получаешь четкое указание «сделай так», тут уже все понятно. Берешь карты и начинаешь делать расчеты, где, что, как. Я планировал выходить 1 октября, чтобы мыс Горн обогнуть летом — в декабре-январе, если позже, то там уже осень начинается. Но к тому времени парусники еще не готовы будут. Поэтому на 1 ноября сдвинули выход, чтобы нам в феврале встретиться с «Крузенштерном» в районе Георгиевских островов.
Нужно быть прямо очень крепким человеком, чтобы пройти такое испытание?
Тут, слава Богу, всегда есть агрессивное меньшинство. Всегда есть люди, которым хочется этого очень сильно. А все остальные — ну, можно идти, а можно не идти. Как Сергей Геннадьевич (старший помощник капитана по учебной работе на «Крузенштерне» — прим. Клуба) говорит: «Хочу. Нет, не хочу. Да, конечно, я хочу, что значит „не хочу“?».
Я считаю, что парни, курсанты должны видеть, что море — это все. Море — это жизнь. Почему мы девчонок не берем на флот? Не потому что они романтики. Правильно сказали, до второго помощника дойдет, а чтобы офицером профессиональным работать, нужно каждый год по 8–10 месяцев проводить в море. Мужику-то нормально, он все равно ничего не понимает в жизни. А женщина — это квартира, дом, дети. И она уже замуж не выйдет, если не вышла будучи курсантом. Она уже офицер, за кого она выйдет замуж? За моряка, за матроса — уже никогда. Не положено.
Фотография на превью взята с сайта Дальрыбвтуза