Все началось с рынды. Я специально выбрала самое простое дело — вызвалась бить склянки. Чего там уметь? Но отбила что-то не так, не то и не туда. В итоге все теперь как те склянки: простым кажется только со стороны и не мне.
Мимо деловито пробегают курсанты.
Замечаю, что у них на форме написаны фамилии. Красиво: Полина Бизань, Аскольд Фок и Лев Грот. Вдруг проходит еще один Бизань, а за ним Фок и Грот тащат куда-то ведра с кисточками. Однофамильцы что ли? Или у них семейный подряд?
Тайна красивых фамилий раскрылась на следующий день.
— Нет, только не это! — подумала я, стоя перед вантами около грот-мачты. Вот теперь и я — Наталья Грот.
На палубе отбили склянки.
В моей голове отчетливо стучит мысль: подъём на мачты — не мое.
Ночью мне впервые в жизни снилась солнечная, ослепляющая высота. Где-то внизу палуба, курсанты с важным видом, идущие по неспешным делам или хаотично лежащие в направлении цели.
За бортом море, как в большой суповой тарелке, из которой через края горизонта проливается вода. Солнце как кусочек сливочного масла, которое намазываешь на хлеб во время обеда.
Блин, даже во сне про еду.
Мы, понаехавшие из сытых городов, сидящие на бесконечных диетах, первый день к еде присматривались с осторожностью. Я, например, не ем хлеб с маслом, чай с сахаром и макароны с майонезом. Хотя… на данный момент это уже устаревшая информация.
— Крепись и наверх, — поторопил инструктор, прервав мои размышления у мачты. Мне послышалось: — Крестись!
И я с готовностью перекрестилась.
Этот Серега (Сергей Асадчий, координатор группы практикантов, прим. ред.) кого хочешь на высоту загонит. Причем без всякого насилия над личностью. Шутками и прибаутками. Подозреваю, что ему самому туда очень хочеться, но без очередного напуганного трейниза нельзя.
Я как раз и есть тот самый трейниз, проживающий все стадии принятия неизбежного:
Первая стадия — отрицание: нет, это не я и это не моя обвязка. Зачем они примеряют на меня эту штуку? Господи, они ее застегивают! Помогите…
Вторая — торг: а можно я на эту мачту завтра залезу? Завтра и погода лучше, и мачта короче. Да и за ночь непременно приму нужную для подъёма физическую форму… Хм, скорее всего форму тюленя.
Потом неизбежно приходит гнев: да что ж такое? Зачем Люба лезет на мачту? Теперь и мне придется! Я же младше на 20 лет. Не дай Бог ее завтра на рею понесет…
И как итог — принятие: ну полезу, ничего страшного. Вот и Люба уже туда-обратно сгоняла. И ничего, еще и к механикам успела, и к штурманам. Полезу. Снимут потом как-нибудь. И крепиться буду сразу двумя креплениями и всеми 32 зубами. Стоматолог, когда счет выставлял, убеждал, что крепкие зубы, дорогие. Эх, еще бы руки клеем намазать, чтоб наверняка.
Осматриваю мачту снизу: кажется и не высоко… вроде. Надо высоту померить. Чем бы? О, можно в курсантах посчитать. Прикидываю. Так, один на палубе, второй – на голове у первого. Третий… Ну точно 38, как в мультике про попугаев.
На палубе снова отбивают склянки.
Мне осталось еще немного продержаться и время, отведенное на подъём, закончится.
Но Серега, похоже, с кем-то забился на компот, что я поднимусь сегодня. Торопит. Подгоняет.
Черт, вся моя изобретательность против его компота. Шансы неравны. Компот весомее.
А я еще даже ногу на ванты не поставила.
Опять отбивают склянки. Что-то они зачастили.
Серега смотрит на меня и уже даже не шутит: плохой знак. Ставлю ногу, подтягиваюсь, ставлю вторую, неуверенно переступаю на следующую ступеньку. Лезть страшно. Местами как ветер налетает паника. Замираю. Раньше бояться было стыдно. А теперь боюсь с упоением, самозабвенно. Если бы не бесконечно терпеливый инструктор Сергей, бояться было бы не так увлекательно.
Лезу.
Снова склянки. Середина пути.
Внезапно меня ломает — ноги ватные. Замираю и не могу ползти дальше. Мой прагматичный мозг упирается: тебе туда не надо. Поворачивай! Пойди лучше книжку почитай. Нет книжки? Отбери у Эдика. Ему вредно столько читать. И так умный.
Мозг продолжает тоскливо нудеть. Ну и пусть. Работа у него такая: оберегать от безрассудства.
Но мы не рабы, рабы — не мы! Поэтому мнение мозга уважаю и… игнорирую. А чтобы он тоже мог игнорировать мои действия, нахожу ему дело:
— Не жалею, не зову, не плачу
Все прошло, как с белых яблонь дым.
Увяданьем золота охваченный! — ору я на всю мирскую. Благо, кричать можно.
Слышит только Сергей и чайки, которые перепугано сбиваются с курса. Серега с курса не сбивается. Его вообще фиг собьешь.Он ползет следом. Видя мою неуверенность, напоминает:
— Движение обратным ходом запрещено, — инструктор висит как раз подо мной, поэтому вынужден разговаривать с моей пятой точкой. Понимаю, что отступать действительно некуда.
Продолжаю движение. Возможно, били склянки, но я не уверена.
Мозг занят стихами, сопротивление подавлено. Какое-то время не страшно. На последних метрах как назло забылась строка. Вместо нее надуло панику. Набираю побольше воздуха в легкие, отчаянно громко начинаю орать новое стихотворение. Чайка не выдерживает и садится на воду.
— Ты жива еще, моя старушка?
Неожиданно слышу сверху: «Жив и я, привет тебе, привет!» На марсовой площадке в прямом смысле слова запарился ждать под палящим солнцем курсант.
— Я всего Есенина знаю, — угрожающе сообщает он. Похоже, не врет. Понимаю, что на марсе есть жизнь и тема для беседы. А позади — Серега, который поспорил на компот. Короче, без вариантов.
Совершенно отчетливо слышу, как бьют склянки. Возможно, в моей голове.
Выдыхаю, суживаюсь, чтобы пролезть в собачий лаз. Тот, кто его придумал, не любил людей. По замыслу автора мне надо в воздухе совершить разворот, выдохнуть и протиснуться в дыру над головой, переставляя ноги с неестественным разворотом колен и пяток. Видимо при конструировании собачьего лаза за основу бралась анатомия мохнатых, другой под рукой не оказалось. Чувствую себя Белкой и Стрелкой в одну морду. Высовываю эту морду в дырочку. Подтягиваюсь. Проскальзываю. Нахожу опору.
Тихое, испуганное ура. Я на площадке. Не верю. Лежу, встать не решаюсь.
Время перестает существовать. Пофиг уже на эти склянки.
По вантам сверху стремительно спускается курсантка.
— Три часа на рее! А меня внизу ждут. Так в обвязке и пойду, — говорит она, сделав небольшую вежливую остановку на нашей площадке. Догадываюсь, что ждет кто-то важный. У нее высота — просто будни. А обвязка — часть платья. Провожаю взглядом: красивая. Здесь вообще все курсанты красивые, потому, что лица умные и честные.
Хотя мое знакомство с населением «МИРа» началось не с лиц. В первый день, пока была связь, корабль напоминал последний день Помпеи. Где интернет застал, там в нелепой позе и застыл.
Тогда меня очень волновал вопрос: интернета в море не будет, а что будет? Я‑то еще смутно помню времена офлайна. А вот, например, мой девятилетний сын, когда узнал, что я родилась до сотовых телефонов, компьютеров и интернета, заверил, что столько не живут.
На судне как только отрубились телефоны, откуда-то появились гитары и саксофон, книги, рисунки, спорт. Так что теперь однозначно могу сказать: жизнь без интернета есть.
Приеду, расскажу мелкому. Хотя он вряд ли поверит. Пойдет гуглить.
Продолжаю сидеть на марсе. Слышу, как кричат с соседних мачт и машут руками наши мужчины. Они и без Есенина на любую высоту готовы. Хотя кто их знает, что они там про себя повторяют, пока лезут. Матерятся, может, в стихах на Федора, который, как и Люба, готов на все! На днях у него появились фотографии, сделанные в полете над мачтами. Мы не стали уточнять, как конкретно он снимал: летел как белка-летяга или перекидывал фотоаппарат соседям по мачте. Ну его нафиг, а то повторять придется. Но о чем думают наши мужчины, неизвестно. У них большой стаж счастливой семейной жизни. Этих не расколешь.
Решаюсь встать на ноги на площадке, подхожу к перилам. Подо мной палуба, за спиной бьется на рее парус, и море как в суповой тарелке выливается по краям горизонта. Думаю, что тут у каждого своя высота, а суп — общий.
Бьют склянки. Спускаемся.
Вечером долго ворочаюсь и не могу уснуть: снится масляное солнце на хлебе и реи с макаронами. Вспоминаю, что где-то завалялась шоколадка. Съедаю без зазрения совести. Вкусно.
Завтра на мачты опять полезу. Люба сказала, что тоже идет.
— Наталья Каменских, практикантка «МИРа»
Позвонить
Написать
