Небо затянуло родным, пасмурным. В последние дни перед приходом во мне боролись два чувства: радость, что возвращаюсь домой, и раздражение от того, что так медленно.
«Паллада» стояла в дрейфе. С берега прилетели российские чайки, удивленно раскрыв клювы: «Отчего не торопитесь к родным берегам? А? А?» Или их удивление мне почудилось, и они просто ждали, когда из столовой выбросят за борт пищевые отходы? Я бросил чайкам кусок хлеба, они возбужденно и благодарно загоготали.
На судне объявили большую приборку. Такая приборка делается перед заходом в порт. Выскребается щетками палуба, моются переборки. Если во время малой приборки матрос может побрызгать из шланга на валяющийся на палубе сор, и так сойдет, если боцман не заметит, то после большой приборки всё на самом деле становится чистым.
Соскучившись по работе, практиканты схватили щетки и начали драить палубы. Потерев немного, они обнаружили, что щетка с длинной ручкой похожа на деревянную лошадку. Можно оседлать её и сыграть в конную армию, проскакав по палубе в одну сторону, а потом обратно.
Последние дни казались безумными, сюрреалистичными. Какие-то курсанты решили подшутить надо мной и периодически взывали из-за угла «Кубатья-а-ан! Кубатья-а-ан!», иногда по громкой связи. Я так и не выяснил, кто это. Мне было всё равно, даже забавно. Если б хотя бы ругались на меня — но нет, не ругались. Просто отправляли в эфир мои позывные. Как если бы я был божеством, а они верующими в моё существование. Иногда я бродил по палубе в тумане, потерянный во времени и пространстве, с трудом понимая кто я такой. А по громкой связи напоминали: «Кубатьян». Ага, точно!
Детский писатель Юрий Парфенов обнаружил среди набросанных на своей кровати вещей футболку, которую не стирал со времени бегового марафона. Но вместо того, чтобы постирать, он вывесил её на всеобщее обозрение, гордый, что у него сохранился такой раритет. Даже с номером.
Дежурные в рубке УСС (учебно-судовой службы) позволяли себе разные выходки. Объявляли по громкой связи врастяжку: «Курса-а-нтику Клымюку прибыть к рубке у‑сэ-сэ».
Курсанты сдавали казенные тропические сандалии. Матросы примеривались, не забрать ли их себе? В ближайшее время новой кругосветки не будет, а неношеная почти обувь пригодится на даче.
Никто никого не наказывал. Все думали лишь о том, что вот он — конец кругосветки. Скоро домой.
Практикантка Елена Комратова собрала нашу группу в учебной аудитории. Выдала краски, кисточки и деревянные заготовки в виде корабликов. Она купила их заранее, по числу практикантов, прятала два с половиной месяца и теперь извлекла на свет:
— Раскрашивайте!
Первое образование у Елены педагогическое. Если бы она не возглавляла департамент в банке, то была бы энергичной и веселой воспитательницей в детском саду. Мы послушно сели раскрашивать кораблики.
— Сережа, молодец! Красивый у тебя кораблик. И Лада молодец! А у Ромы пока не получается. Старайся, Рома! — ходила Елена между нами. Я бы не удивился, если бы за красиво покрашенный кораблик она погладила по голове.
Даже захотелось этого: чтобы похвалили, одобрили мой кораблик, раскрашенный как «Паллада». У него черный корпус с белой полосой и черными «шашечками», символизирующими пушечные камеры исторического фрегата. Белые паруса, желтые мачты и бушприт. Мой кораблик оказался раскрашен чуть лучше, чем у Ромы, но хуже, чем у Сережи. И по голове меня не погладили. Зато разрешили привязать получившийся сувенир на ниточку и забрать с собой.
Позвонить
Написать
