Мы шли по Южно-китайскому морю, считающегося частью Тихого океана. Это был уже третий океан на нашем переходе. На море стоял штиль, да такой, что парусник отражался в воде.
Прозрачная вода звала искупаться, но её безмятежность была обманчива. Практикант Михаил Голованов заметил в воде пять змей, каждая около метра в длину.
Матросы и курсанты долбили и скоблили на солнцепеке старую краску. Работали раздетые, в надежде приобрести тропический загар. Загар у них уже был такой, что в любом ресторане возьмут работать неграми в гардероб.
Я выходил на палубу лишь изредка и не понимал, как здесь можно находиться дольше 10 минут.
Наши женщины-практиканткам — Лена, Ирина и Лада — увлеклись подъемами на мачты.
Лена давно стала профессионалом, влетала наверх самостоятельно и всякий раз норовила коснуться рукой клотика — крышки на конце мачты.
Ирина Закожурникова выходила на марсовую площадку в седьмой раз. Она решила подниматься на марсовую ежедневно, как курсанты во время зарядки.
У Лады была высотобоязнь, но она уже победила марсовую площадку, а теперь ещё и салинговую. В марсовой площадке есть проход, «собачий лаз», через него можно выбраться наверх. У салинга такого прохода нет, нужно идти в обход по путенс-вантам под отрицательным углом. Для этого нужны сильные руки и смелость: приходится висеть над палубой на высоте 12-го этажа.
Я поднимался вместе с женщинами, следил за их безопасностью. Но спускался такой мокрый, что можно был выжимать бейсболку. Очень уж жарко было.
Лишь поздно вечером, когда садилось солнце, палуба становилась комфортным местом. Но ненадолго. На вахте 3‑го помощника Дениса Шишина на палубе выключали свет, чтобы следить за встречными лодками. Мы уже вышли из Малаккского пролива, но рыбацкие лодки и грузовые суда попадались часто.
Иногда мы собирались на баке у фок-мачты, но там было запрещено светить экранами телефонов, так как с мостика этот свет в темноте можно было принять за огни встречных лодок. А тут ещё вышла полная луна вышла, и каждый вышедший на палубу норовил её сфотографировать со вспышкой. На огоньки и вспышки 3‑й помощник ругался по громкой связи. Понять его было можно: то курсанты сидят на баке с телефонами, то члены команды, то пассажиры. Одних выгонишь, другие приходят.
Но где-то собираться нужно? Тем более, что к 9 мая нам поручили отрепетировать песню. Текст мы не помнили и подглядывали в телефоны.
Из песен, которые записал радист, выбрали «На безымянной высоте». Детский писатель Юрий Парфенов затеял шумный спор о том, как именно петь строчку «стою на огненно-о-о-ой черте» и разобиженный решил выйти из состава хора.
Мы теряли людей, жались у стены надстройки, а с мостика в нашу сторону светили лучом прожектора и кричали в громкоговоритель: «Практикантиш, мы знаем, что ты там. Бросай телефон и сдавайся. Покидай палубу с поднятыми руками. В кубрике ты получишь прощение и банка паштет». Или что-то в этом роде. Мы вжились в роль, и решили, что так просто позицию не оставим. Русские не сдаются. Спрятались от биноклей мостика и пели вполголоса: «…Тот не забудет, не забудет, атаки яростные те. У незнакомого поселка, на безымянной высоте».
Позвонить
Написать
