Публикуем текст и видеоверсию интервью, взятого у Дианы в самом конце экспедиции «Под парусами «Крузенштерна» с Михаилом Козыревым.
Вы хотели проверить, ваше море или нет. Но к этому вопросу мы еще вернемся. А пока: как часто нужны такие проверки и в какие промежутки жизни?
Каждый решает за себя, но мне они необходимы. Я такой человек, который всегда должен свое существование оправдывать. И, скажем, что бы мне ни удавалось в жизни делать, какие бы ни были удачные моменты, это все я переживаю только в миг, когда это случается. Буквально в следующую секунду мне нужно идти дальше, понимаете? Поэтому мне чрезвычайно необходимы такие проверки и такое осознание себя.
По итогам восьми дней, проведенных на борту «Крузенштерна», понимаете для себя, в чем главная разница между морской и сухопутной жизнью?
Очень легко ответить на этот вопрос, я об этом думала все эти дни. И я могу так сказать: здесь вообще нет двойных стандартов. То, чего я ненавижу в жизни, здесь нет. Мне кажется, здесь нет лицемерия, здесь все по-настоящему. Здесь каждый проверяется и каждый понимает для себя, ради чего он сюда пришел. Я пришла за честностью, я ее здесь получила. И мне очень было приятно общаться и с курсантами, и с матросами, и с капитаном, и со всеми ребятами, которые здесь были. Потому что я в них чувствовала силу и то, что я больше всего люблю в людях – преданность своему делу. Потому что у каждого человека должно быть дело. Если его нет, то для меня человек, мне кажется, живет напрасно. Но я про себя говорю, конечно, это только мой ценз.
Сложилось представление о том, кто такой моряк без литературных аллюзий?
Мне кажется, это человек, влюбленный в море, потому что другие тут не задерживаются. Это немногословный человек на работе, это человек точный и, как ни странно, очень спокойный. Меня удивило, что они настолько спокойные. Они и темпераментные, но при этом они не мельчат в эмоциях и не мельчат даже в жестах. Это, конечно, потрясающе, я таких людей не встречала.
Это может быть связано с каким-то другим определением свободы. У вас появилось иное представление о свободе в контексте белоснежных парусов и открытого моря?
Ну, я свободу ищу всю жизнь. И к свободе отношусь очень осторожно, потому что не факт, что она по плечу. С ней нужно уметь ладить, и нужно понимать, что с ней делать.
А само ощущение моря изменилось?
Когда я соглашалась принять участие в экспедиции, думала, это будет романтика. Но очень здорово, что это романтика только в самой сути. Вот когда ты сюда попадаешь, ты попадаешь в настоящую ситуацию. Опять же, повторяю, если вы задаете вопрос мне, то для меня самое главное – это «настоящность» ситуации. Не романтика, не «Алые паруса» – вот это все очень хорошо на картинках. Мне нравится, что здесь действительно пахнет, условно говоря, не Александром Грином, а настоящими людьми, которые живут сегодня, сейчас, и для которых вчера и завтра нет. Для меня море — это, конечно, волна. Для меня море — это качка. Для меня море — это шторм. Для меня море — это намек на шторм, который у нас был. Я очень благодарна богу за то, что нас так покачало прилично в начале экспедиции, потому что без этого я бы не получила того, что мне нужно было.
Перед вашим концертом на борту я слышала разговор курсантов. Они все спорили, мол, возможно, слишком холодно, возможно, расстроится гитара, возможно, палуба уйдет из под ног. Что было сложным в этом концерте в итоге?
А мне не было сложно. Во-первых, я не чувствую холода, когда пою. Мне было в какой-то момент жарко, я начала раздеваться, на меня Миша Козырев начал набрасывать, как лассо, шарф. Я от него так пыталась убежать, потому что мне не было холодно. Ну, пальцы, да, мерзнут, но это такая нормальная физиологическая реакция. Ну и палуба тоже так покачивалась. Но это тоже очень здорово, потому что, опять же, повторяю, это ситуация несмоделированная, это настоящая жизнь. И я здесь прошла для самой себя очень классную проверку. Я поняла, чего я стою. Я поняла, что вообще со мной все в порядке. И мне очень нравилось, то что меня принимают здесь за свою, что меня не облагораживают. Для меня на концерте самым главным было – не заморозить людей. Поэтому пришлось чуть подсократить программу.
Но этот live в Бискайском заливе может с чем-то сравниться?
Неа. Нет, аналогов нет, конечно. Я могла бы вспомнить какой-то концерт в самолете, который у нас был, но нет.
О чем чаще всего думается в открытом море на борту огромного парусника?
О том, чего ты стоишь в жизни. Не для тех людей, которые тебя привыкли слушать и говорить комплименты. Это же все очень здорово до тех пор, пока ты не уйдешь в свою каюту и не остаешься один на один с самим с собой. Вот если остаешься один на один с самим собой у тебя все в порядке, если ты засыпаешь и думаешь: «Как мне кайфово» – значит все здорово у тебя, значит ты правильно живешь. А для меня очень важно правильно жить для самой себя. Себя же не обманешь.
Вас сотни раз спросили, напишите ли вы песню на борту, но мне интересно другое: как вам здесь пишется и пишется ли вообще?
Я вела здесь дневник. Я выкинула тетрадку, которая у меня была. Намеренно от нее отказалась. Для меня это очень важно, я веду дневники всю свою жизнь. И здесь я начала с самого начала, с первого листа, и каждый день, как бы ни уставала, я всегда записывала то, что думаю, и то что со мной происходит.
Самая главная фраза, услышанная на борту?
Знала, да? Эта фраза, конечно, дорогого стоит. Александр Викторович (боцман второго грота, – прим.ред) сказал ее, когда мы с ним разговаривали о жизни: «Я не был только там, где нет моря». И вот я бы хотела что-нибудь написать, чтобы там эта фраза была. Он сказал здорово.
Пришло время подвести итог: так что с проверкой морем?
Море это мое, конечно. Это абсолютно точно. Во-первых, мне не страшна высота. У меня нет животного страха. Мне кажется, во мне есть та самая выносливость моряка. Вообще, музыканты очень похожи на моряков. Мы тоже, между прочим, ходим в кругосветки. Только у моряков это, скажем, по 14 месяцев, самое большое, а у нас это всю жизнь. Вот что.
Позвонить
Написать
